happy cheyne–stokes
Оно у меня есть. Он сам так сказал: оно есть у тебя, а он, уж поверь, умнее, он старше и больше знает; почему бы ему не верить. Мне даже деться от этого некуда, не вырывать же его, в самом деле, только за то, что оно есть. Нет уж, раз есть — пусть будет. Когда-нибудь, возможно, оно перестанет причинять мне боль.
Оно - маленькое, неуверенное, постоянно дергающееся; теплое, хрупкое, сумасшедшее. Оно рвется куда-то, вечно бьётся за что-то, зачем? Успокойся, маленькое, я всё равно ничего не буду делать, ничего, таков вот я, мне нужно просто прислониться к стене и закрыть глаза от усталости. Там, на обратной стороне век - моя темнота, вечность зрачков, я упаду в нее и усну там, и будет мне покой, а ты не дергайся, право, не стоит, всё равно ничего не получится. Я знаю, ты скажешь сейчас - в этом и есть смысл, рваться, покуда есть силы, пытаться взлететь над пропастью, находить другие пути; а я скажу - нет, прости меня, можешь летать, я не держу тебя, вырвись из клетки и улетай на свободу, а мне ждет моя пропасть, бездна моя, вечность.
Ты вечно толкаешь меня на какие-то глупые поступки. Мой голос дрожит, руки тоже, хотя я и стараюсь казаться спокойным, все почему-то смотрят на меня подозрительно, будто я кого-то убил за углом, и вот, бесстыдник, вышел к народу свалить вину на другого. И все ждут с напряжением: вот, сейчас, он скажет что-нибудь отвратительное и мы его посадим. Разница в том, что посадят меня на витамины, на Валокордин, на утешительные слова ни о чём. Пучему это ни о чем? - спросят те, кто их говорит; я отвечу: потому что они ничего не решают.
Вот если бы ты, мое маленькое, могло улететь, наконец, действительно вырваться из клетки и улететь, то я был бы счастлив, наконец, я уснул бы спокойно и никогда бы боле не просыпался, ибо никто не тревожил бы мой сон.
Но ты, беспокойное, ты пока еще слишком горячее, ты хочешь греть кому-нибудь руки и губы, ты хочешь выстукивать вальсовый ритм и общаться азбукой Морзе. Что я могу противопоставить тебе, твой силе, ты само сводишь меня с ума, ты само меня убиваешь; скоро я истеку кровью от одиночества.
Ах, да чего говорить. Оно есть, и этого не изменить, скоро всё кончится, маленькое моё, скоро мы свалимся в пропасть, просто ты веришь, что мы взлетим, а я - нет.
Оно - маленькое, неуверенное, постоянно дергающееся; теплое, хрупкое, сумасшедшее. Оно рвется куда-то, вечно бьётся за что-то, зачем? Успокойся, маленькое, я всё равно ничего не буду делать, ничего, таков вот я, мне нужно просто прислониться к стене и закрыть глаза от усталости. Там, на обратной стороне век - моя темнота, вечность зрачков, я упаду в нее и усну там, и будет мне покой, а ты не дергайся, право, не стоит, всё равно ничего не получится. Я знаю, ты скажешь сейчас - в этом и есть смысл, рваться, покуда есть силы, пытаться взлететь над пропастью, находить другие пути; а я скажу - нет, прости меня, можешь летать, я не держу тебя, вырвись из клетки и улетай на свободу, а мне ждет моя пропасть, бездна моя, вечность.
Ты вечно толкаешь меня на какие-то глупые поступки. Мой голос дрожит, руки тоже, хотя я и стараюсь казаться спокойным, все почему-то смотрят на меня подозрительно, будто я кого-то убил за углом, и вот, бесстыдник, вышел к народу свалить вину на другого. И все ждут с напряжением: вот, сейчас, он скажет что-нибудь отвратительное и мы его посадим. Разница в том, что посадят меня на витамины, на Валокордин, на утешительные слова ни о чём. Пучему это ни о чем? - спросят те, кто их говорит; я отвечу: потому что они ничего не решают.
Вот если бы ты, мое маленькое, могло улететь, наконец, действительно вырваться из клетки и улететь, то я был бы счастлив, наконец, я уснул бы спокойно и никогда бы боле не просыпался, ибо никто не тревожил бы мой сон.
Но ты, беспокойное, ты пока еще слишком горячее, ты хочешь греть кому-нибудь руки и губы, ты хочешь выстукивать вальсовый ритм и общаться азбукой Морзе. Что я могу противопоставить тебе, твой силе, ты само сводишь меня с ума, ты само меня убиваешь; скоро я истеку кровью от одиночества.
Ах, да чего говорить. Оно есть, и этого не изменить, скоро всё кончится, маленькое моё, скоро мы свалимся в пропасть, просто ты веришь, что мы взлетим, а я - нет.
Обреченно - это да, ничего изменить не могу.
Клетка. Свобода. Не держу-вырвись-улетай.
А всё же, может стоит поверить, что можно влететь?
Вера даёт силы.
Проще быть разочарованным, намного проще. Легкие пути - это, конечно, неправильно, но что поделать.