«Ворох листьев наотрез

разлетелся между теми,

кто уверен, что они

знали правду обо мне

сквозь листву...»

(с) Башня Rowan

Весна царила, листья просыпались, Небесный дуб утыкался в небо своею кроной, да так привлекательно, так привлекательно, что хотелось тоже – наверх, к облакам да звездам, вечно сидеть на ветке, болтать ногами над горизонтом и знать всё на свете про этот мир, дышать одним воздухом с вольными птицами, быть частью дерева этого, расти вместе с ним и сны одинаковые видеть с ним по ночам.

Может, если постараться, то так оно и будет?..Может, если постараться, то так оно и будет?.. Сначала холодно, потом прекрасно.

— Куда же ты, мелкая, лезешь?

— На небо. На дерево, то есть. Руку убери и не мешай.

С невозмутимостью королевы младшая уверенно поставила ногу на широкий ствол Небесного дуба и пошла по нему наверх, как по дороге, только волосы тянулись к земле, помня о силе тяжести. Средней оставалось только стоять с открытым ртом: где же они сандалии ей такие купили, что...?

— Пирожки румянятся. Не подгорели бы, сходи проверь, нечего пялиться, — обернувшись, сказала младшая.

И продолжила путь.



— Почти месяц уже. Что такое с ней стряслось? И как вообще так получилось?

— Не суетись. Вон, суп помешай. Соль добавляла? Почему скатерть не зашила, я же просила. И хватит в окно пялиться, ничего там не изменилось.

Средняя всхлипнула, а старшая тяжко вздохнула.



— Её не видно! Старшая, ее не видно, совсем!

— Ну так туман же, понятное дело, тут в десяти метрах уже дома не разглядишь, а ты верхушку Небесного дуба разглядеть пытаешься. Успокойся. Ничего страшного. Наутро пойдешь проверишь, всё будет в порядке, там она, там, никуда она не делась. Да и куда ей деться, тут только одна дорога – вниз, а у корней, сама смотри, ничего не валяется.

— Нет, я так не могу, я так не могу!.. Вдруг что с ней?.. Мелкая, ты там?..

Если прислушаться, то можно было различить, как ветер доносит сверху ответ:

— Тут я, средняя, не волнуйся, все у меня отлично.

— Мелкая, зачем ты ушла?

— Красиво тут. Хорошо. Не переживай так.

Когда наступило лето, ветер стал приносить по утрам ее улыбки.



— Старшая, я боюсь!

— Сиди, я сказала. Выйдешь – как дам тебе больно поварешкой, гляди у меня. Сиди, я сказала.

— Но ее же ураганом снесет, ты смотри, какой ветрила, чуть деревья не выкорчевывает! Старшая, я так не могу, а вдруг что с ней!

— Небесный дуб никуда не денется, с такой громадиной ничего не сделается, а она, похоже, в него корни пустила уже. Не беспокойся. Сиди, я сказала. На вон яблочко съешь. Да, откусывай. Жуй. Пережевывай, да, вот так. Глотай. Сиди, дура, и глотай, да. Сейчас чаю сделаю.



Она сидела ровно. Края тела ее были размыты, сливались с корою дубовой, а может быть, это от большой высоты и просто снизу не разглядеть.

— Мелкая, ты там жива?

— Да.

— Тебе не холодно?

— Нет, средняя, мне хорошо.

— Тебе принести чего-нибудь?.. Хочешь яблочка?..

— Нет, средняя... лучше спой мне. Спой мне, пожалуйста.

— А... а что тебе спеть?

— Не знаю. Просто спой мне.

И средняя спела. И каждое утро пела, и каждый вечер, и ветер с неба приносил ей запахи настроений и холодную от высоты благодарность. И иногда – слова: «Да, средняя, и тебе доброго утра». «Да, средняя, и тебе сказочных снов».



Когда пришла зима, снежинки укрыли ровным слоем крону деревьев, замели подоконники и дорожки, а младшая все сидела на дереве, и руки и ноги ее примерзли к стволу, а может быть, что уже приросли. Всю зиму младшая молчала и, кажется, просто спала, прислонившись спиною к стволу Небесного дуба, только уголки губ ее иногда поднимались, будто ей виделись сны о весне, и ветер в такие дни приносил другим сестрам пахнущие цветами улыбки и какие-то теплые невысказанные слова.

Средняя пела ей даже в сильную вьюгу и сильный мороз, надеясь, что песни ее проникают даже в такие крепкие сны, какими спят все деревья в любую зиму.

А потом снова пришла весна, и все продолжилось.



— Мелкая, расскажи, что у тебя там.

— Сейчас такой красивый закат, средняя, ты даже представить себе не можешь, насколько.

— А ты расскажи, и я представлю.

— Ну, кто-то на небе, наверное, хороший повар, он хотел приготовить пирог с персиками, но у него убежала начинка, она разлилась по краям горизонта, запеклась белым тестом и выпуклыми облаками, и золотая приправа рассыпалась по окрестным деревьям.



— Мелкая, как ты?

— Сегодня небо белое-белое, это у небесного повара молоко убежало.



— Звезды, средняя, звезды – это сахарная пудра.



— А сегодня на закате тучи, как размазанная сгущенка. Сладкоежка этот небесный повар, однако.



— Она уже там сколько лет сидит. Кошмар. А как же нормальная жизнь?.. Как же дети?.. Ты смотри, у нее волосы отрасли, их уже сам черт не отрежет, такая грива, чуть ли не до земли, целая колонна!

— И что теперь? Ты это ей скажи, не мне.

— Вот и скажу.

Средняя выбежала во двор, и по тропинке – к лесу. Старшая бросила тряпку и пошла за ней, ругаясь под нос.

— Мелкая! А ну слезай, не то стащу тебя за волосы! — закричала средняя, топнув ногой.

Сначала ответом ей была тишина. Но спустя какое-то время ветер принес:

— Не стащишь, средняя, куда тебе.

Да уж, корни Небесного дуба куда как сильнее.

— Тогда жди, я сама к тебе полезу. Дерево твоё на лестницу пущу, будешь знать.

— Не надо, средняя. Мне же больно будет.

— Ладно, тогда держи волосы свои зелёные, я лезу.

— ...Давай.

Волосы ее и впрямь были под цвет коры дубовой и под цвет листвы дубовой, зеленые да темно-русые, русые да темно-зеленые, будто она сама уже стала деревом, и быть теперь ей деревом до самого конца бессмертия, жить столько лет, сколько колец образуется на стволе Небесного Дуба. И волосы эти спускались почти до самой земли, так что можно было легко забраться наверх, как по длинной ветке.

— Средняя, да куда ж ты полезла! А я?.. Средняя, сама же говорила: нормальная жизнь, муж, дети! А сама?.. А мне-то что делать?.. Ну хоть пирожок с собою возьми. Средняя!

Средняя быстро забралась по волосам к младшей, и села рядышком, и ветер донёс до старшей теплое пока еще: «Да, а сегодня небо, как кремовое, и корица ближе к краям, а вон там – обязательно миндаль».

Старшая тяжко вздохнула и пошла в дом. На столе остывал пирог, и прежде чем залезать наверх, надо было его съесть – обидно же, такое повидло пропадет.