Есть принцип Бардо Тхедол, говорящий нам, что простой умирающий в одиночестве не справляется.
"В этом и заключается смысл Тибетских ритуалов - кто-то постоянно сидит напротив тебя и говорит что есть что" //Хаксли
И мне представляется немного искаженная мной картина. Когда молодая бледная женщина сидит сначала рядом с умирающим, а потом уже просто рядом с трупом, и без надежды и тем более без уверенности, что тот ее слышит, бесконечно повторяет ему на ухо: О высокородный, слушай внимательно; то, что называется смертью, приблизилось к тебе. Это ты осознай и скажи себе: наступил час смерти, и я приму эту смерть. Ты должен стараться вспомнить всё, что ты узнал при жизни о своей религии, и пусть твой ум будет спокойным. - повторяя так и еще тысячу слов много раз подряд, читая это выразительно и как следует, ибо строг был отбор чтеца, она послушно сидит и ждет, пока все описанные фазы пройдут, и станет ясно, что же случилось.
И эта девушка почти так же невозмутима, как сам труп.
В юности она, несомненно, писала много стихов, и чувствование речи дало ей особую музыкальность, оттого, несомненно, она в чтецах; первым звали читать гуру, потому что умирающему читает его гуру, но гуру не пришел, и почему так - никто не знает. В самый важный момент гуру всегда бросает своего имярека, быть может, чтобы имярек в кои-то веки сам справился, но что же делать, если ты уже умер и тебе читают Бардо Тхедол?
Лежать, будто труп, и слушать, как молодая бледная женщина, которая почему-то очень любит тебя - я почти уверен, что умирающий не вспомнит уже, почему - говорит тебе на ухо странным выразительным голосом: О высокородный, твоя смерть пришла
— и далее, как мне кажется, этот голос не перестает звучать для него никогда. Если только вдуматься, каково это - слышать, как он описывает: "День Второй, и сейчас будет так и так, а вести себя ты должен так-то" - то сразу ясно, что такие мысли становятся частью окружающего мира, и некоторым образом неотделимы от идеи его понимания, то есть как только юная бледная женщина замолчит, что-то в нем прервется, разумеется, навсегда.
Не хотел бы я быть ни женщиной, ни имяреком, ни гуру, ни даже трупом.
Самым счастливым в этой истории, я считаю, был Олдос Хаксли