Там, за закрытыми окнами чужих домов, можно различить свет – отблеск чужого огня; в страхе делая пространство еще более замкнутым, люди-как-мотыльки скрывают свой свет; люди-как-волки оставляют двери незапертыми и уходят в леса, и дома их наполнены стонущей темнотой, подергивающейся в такт лесному вою хозяина; темнота ждёт, когда они придут обратно, темнота не уснет, пока они не придут. Когда они придут, темнота зажжет им лампу, чтобы люди-как-волки могли читать, но это всего лишь формальность. Люди-как-птицы снимают крылья и вешают их на стенки, надевая, пока никто не видит. Если они все-таки улетают в небо, то на следующий день они находят другой дом.
Люди-как-мотыльки греются, греются, греются. Люди-как-мотыльки умеют учиться и слушать. Они прибиваются лапками, телом, душой – к огню, и слушают, слушают, слушают то, что он говорит. В их доме должен гореть огонь. В их доме должны быть другие люди, источник света, источник тепла; в их доме должно быть как можно меньше от них самих и как можно больше всего другого, желательно хорошего, желательно – безопасного, а еще замечательнее, если прекрасного и уютного. И тогда – губами прильнуть, глазами – впиться, душой – влиться в самую суть этого света. Но – окна закрыть, по такой-то погоде в городе. Не дай бог ледяной порыв задует свечу. Да и вообще – страшно, страшно, хрупкость твоего тела и отвратительна, и к тому же – слаба, беспомощна, что ты будешь делать, если начнется война?
Люди-как-мотыльки шепчут своей любви: мой свет. Их любовь похожа на притяжение солнца.
Люди-как-волки умеют выть. Но желательно, чтобы никто не видел; слышать могут те, кто воют тоже, и те, кто не воют, но те, кто не воют, должны делать вид, что их нет, иначе им не повезет. Люди-как-волки всегда одиноки. Нет, они сбиваются в стаи, но лишь до поры до времени, а еще потому, что так – проще; так проще перезимовать. Люди-как-волки никогда не забывают своих товарищей, не потому что так уж особенно любят, просто не могут забыть. Поэтому стаи всегда одинаковы. Люди-как-волки видят во сне голод, холод, охоту, луну и снег. Иногда – звезды.
Люди-как-волки не заметят, если в их доме отключат свет, да и вообще, дом – понятие относительное. В доме ты спишь, ешь и смотришь в окно, а вот Дом – это место, где ты хочешь быть, или место, где находится тот, с кем ты хочешь быть. Иногда это вовсе не город, а иногда это просто город.
Иногда это – омут глаз.
Люди-как-волки шепчут своей любви: луна. Их любовь похожа на безумие.
Люди-как-птицы умеют летать. Они могут играть в игру и не играть в игру по причине излишней небесности ввиду летной погоды. Люди-как-птицы за тридцать секунд облетают весь мир и дышат сотнями километров пространства. Люди-как-птицы не помнят вчерашний день и не возвращаются домой наутро. Люди-как-птицы умеют петь невозможнее всех других, и у них глаза цвета неба, болот или цвета печали. Люди-как-птицы на самом деле не знают человеческих чувств, но они умеют петь о них так, как настоящие люди не спели бы никогда – именно потому, что люди настоящие и живут этим. Когда ты живешь этим, тебе некогда петь.
Иногда люди-как-птицы живут в клетке. И тогда они не поют и делают вид, что тоже простые люди. Но если откроешь клетку, иногда у них не будет сил улететь.
Люди-как-птицы ничего не шепчут своей любви, зато поют своей любви. Их любовь - это классный момент полёта, но это всего лишь момент полёта. Если вы не приручите человека-как-птицу и не посадите в клетку, то, как бы он вас ни любил, он всё равно улетит.
Назавтра ваш образ у него в голове засыплет речным песком и смоет небесным ветром.