она заплетала себе черные-черные косоньки, она снимала обувь и шла босиком по холодным камням и снегу. она смеялась и подмигивала, она бежала и прыгала, как будто когда-то умела летать или, может быть, просто любила делать слишком много движений, как и всё слишком живые.
и как-то давно ты был там, белее снега и честнее меча. у тебя было много чего-то, чего не было у нее, и она – она смотрела на тебя удивленно, совсем не знакомая с правилами твоей игры. она говорила: ух ты, какой забавный мальчик. она прыгала вокруг тебя в три раза больше, чем когда тебя не было рядом с ней. она улыбалась.
ты смотрел на нее – и что-то в тебе было новое, чего не было раньше, тебе хотелось прикоснуться к ней – просто прикоснуться, и посмотреть, не растает ли это чудо в воздухе, если долго держать ее за руку.
иногда тебе было страшно даже долго смотреть на нее.
но ты много думал о ней, она приходила к тебе в снах и смеялась, реже – плакала, и всё время говорила, ее губы все время выплевывали слова.
а она боялась молчать рядом с тобой, вдруг-вдруг-вдруг что-то произойдет, нет, лучше прыгать вокруг тебя в три раза больше, наступать тебе на ногу специально и корчить тебе ужасные рожи. и даже во сне надо это делать, во сне – обязательно.
но однажды она пришла к тебе во сне и долго молчала, но в ее молчании по-прежнему было много слов, и некоторые из них ты понимал лучше, чем обычно, другие – хуже, третьи вовсе не понимал, ибо сложно разобрать звуки, когда их не произносят; но было холодно и как-то страшно, ты одновременно хотел и не хотел ее слушать, а она говорила тебе всякое разное.
а потом ты проснулся и признался ей во всяких чувствах, почти так, как делали это рыцари. а она тебе снова говорила кучу каких-то несусветных глупостей, но ты не посмел взять ее за руку, поэтому она снова ускользнула, испарилась туманом из твоих рук.
а потом вы перестали общаться, перестали совсем,
но однажды
однажды в далекой-далекой от тебя стране
совсем-совсем далекой
совсем-совсем через тысячелетия, прошло много времени, ты женился, состарился, внуки прыгали у твоих ног, как кролики
а может быть, все было по-прежнему, просто у тебя в доме было много гостей и ты был недоволен тем, что много народа и все шумят
так вот, далеко-далеко
ей стало плохо, твоей маленькой девочке, и она прибежала к тебе – плюхаться в ноги, кричать: мне плохоооо, слышишь? бооольно, бооольно, больно, подуй на меня, мне больно везде-везде, особенно здесь, под горлом!
но ты давно привык стирать с любой мысли о ней всю любовную чушь и покрывать стальным слоем, поэтому ты просто уставился на нее и не знал, что делать. Ты думал, что ей-то, ей-то чего больно, у нее-то чему болеть, и тебе было страшно и непривычно.
а она хватала тебя за руки, смотрела тебе странно в глаза, будто что-то искала, будто чего-то хотела, а потом она снова стала смеяться и прыгать, как раньше, и говорила на три слова в минуту больше, чем прежде, как будто в страхе, что ты что-то не то подумаешь.
а потом, когда ты отвернулся и ушел к своим внукам, а может, к своим гостям, эта девочка много плакала и смеялась, много плакала и смеялась,
ей было стыдно, что она вот так хватала тебя за руки и жаловалась на боль под горлом, как будто ты в самом деле мог что-то изменить, она ведь прекрасно знала, что ты ничего не мог.
ну что сказать, глупая была девочка, да и ты тоже не больно умный.