Облака становятся очень странными на обратном пути домой. Интересно, это всегда так, или это просто мне с тобой повезло, как думаешь?..

Мне сегодня весь день мстится небо, такое горькое, такое чистое, такое странное. И я не знаю, что с ним делать, оно склоняется надо мною и льет себя на мои глаза, на мою душу, и я, словно заколдованная, словно приговорённая, словно затуманенная, весь день сегодня бросаю взгляды украдкой, как будто нельзя на него смотреть, как будто стыдно смотреть на бесконечность, ведь нормальные люди не думают об этом; но я-то ненормальный, и я смотрю и не могу оторваться, я пытаюсь дотянуться до него, чтобы поцеловать его, но для этого-то, знаешь, надо уметь летать, а чтобы летать, надо быть очень-очень честным и при этом очень волшебным; даже если сто раз я скажу кому-нибудь правду, это меня не спасет, я погрязла во лжи, ну и что, ну и что, это еще один способ летать, альтернативный, для таких лжецов, как я.

Я винила себя в чем-то, я корила себя в чём-то. Ваниль и корица, винить и корить, вот моё блюдо и вкус моей головной боли. Меньше людей, больше правды, меньше головной боли, больше безумия, вот так и надо, но что мне, знаешь, я смотрела на небо и сходила с ума,

мои руки - это твои руки,

мои губы - это твои губы,

волосы - это облака

[глюк?..]

так и надо, казалось мне, может быть, я даже не умру. И мои [твои] губы отплёвывались от ванили, мои [твои] губы сдували с мыслей корицу, и голова кружилась, но прежде, чем сходить с ума, я всегда успевал отвести взгляд и не упасть на землю, у меня потрясающий опыт того, как-уйти-от-чудес, как-забить-на-все-чувства, как-плюнуть-себе-в-душу. Я выдавливала из себя женскость, как могла, она лезла наружу кошмарным гноем, она стекала по моим ногам, какого-черта-я-был-в-юбке, я смотрел на небо и качал головой, как придурок, больной головой, у меня дрожали руки, дрожали губы, я весь такой женский, это почти отвратительно, а тут еще светлый мой, а тут еще теплый мой, и всем им чего-то надо от меня [улыбайся!], всем им нужно убить время, а я ведь уже убивал, я жестокий убийца, но я не убиваю без нужды, пойми, убийство без нужды - это тоже ваниль, это тоже корица.

Тебе многое вдомёк, а мой вдомёк вроде как примерно такой же, но самом деле я прячу его от взглядов, чтобы слишком не выделялся, потому что мой вдомёк гораздо больше твоего, светлый мой, гораздо больше.

Когда мы шли к твоему дому, на дереве было гнездо [ты туда не смотрел], так вот, возьми расстояние от земли до гнезд и от земли до звёзд и ты получишь то, как далеки мы друг от друга, о светлый мой, но я думаю, это понимание хотя бы частично входит в твой вдомёк, хотя мне безумно жаль, что так вышло, небо свидетель, небо, на которое я пялился сегодня, как несчастный придурок, как жертва собственного насилия над своей же личностью [улыбайся!] надо изображать из себя глупоумную, чтобы никто ни о чем не догадался, чтобы ты не нашел меня в своем кармане, я и хочу, и не хочу этого, только не говори мне, что у всех женщин так, я ненавижу свою женскость.

Ты весь такой мягкий на ощупь, как будто и я могу влиться в тебя тоже, как будто и для меня в тебе есть место *ты сейчас расплавишься и я буду припаяна к тебе, мои руки - это твои руки*, но я же знаю, что это ложь, я же знаю, что мои руки совсем другие, не такие, как твои, и губы мои - это не твои губы, и тело твое - это твое тело, потому что нас с тобой почти ничего не связывает, у нас на двоих есть только небольшое дело, да и то я делаю его лишь потому, что вы так хотите, а я бы занялся совсем другими вещами: я бы рисовал женщин и мальчиков своими странными руками, я бы пробовал шоколад на вкус своими странными губами, я бы слушал музыку - не ту, которую слушаешь ты, я бы лежал на постели и сморел в окно [в небо], и мир снова сводил бы меня с ума, точнее, я бы сводил с ума мир или мир во мне сводился бы во мне в душу, так что видишь, я - отдельный, мои руки - это мои руки, я знаю, это грустно, когда только дело одно на двоих, когда ты отдельно, я отдельно, одиночество - это грустно, но что поделаешь, это не я писал сказку про мир, мой вдомёк меньше того вдомёка, который придумал всю эту муть, так что остаётся надежда, что тут где-нибудь прячется какая-нибудь гениальная задумка.

Не может же всё быть так просто, так сложно, мои волосы не могут быть облаками, как руки мои не могут быть твоими руками, это невозможно; своим голосом я не могу петь о ветре, как поют деревья о нём, и вообще я дико несовершенен, просто в лесу это ярче заметно, а в комнате моей - тише.

Да, светлый мой, мне так жаль, мне так жаль, что всё так сложилось, что я не умею влюбляться - честное слово, я бы влюбился, если; но меня немного утешает то, что на обратном пути домой мне всегда кажется, что мои волосы - это облака, поэтому все еще не так безнадежно, ибо я буквально сегодня тебе объяснял, что мир внутри головы гораздо реальнее мира вне её, ибо кто знает, что там, это вне наших вдомёков, и может быть, слава богу, мой светлый.

ах да,

я забыла оставить тебе записку, прикрепить её к этому горькому небу:

больше не смей добавлять ваниль и корицу в мои мысли, смазливый негодник.